Вдруг после нескольких месяцев работы в Париже собственным корреспондентом большой газеты выяснилось: нужна физическая разрядка, иначе можно сойти с ума и утонуть в засасывающих потоках жутчайше захватывающей работы. И я, заплатив вступительный годовой взнос долларов в 50, вступил в рабочий спортивный клуб настольного тенниса. Назывался он просто - "Пятнадцатый" - по номеру парижского района, где находился. В Париже о человеке сразу же многое говорит его место жительства. Мой 15-й аррондисман считался достойным буржуазным прибежищем. Рядом, в 16-м, жили богачи. В 8-м - старая элита. В 13-й с его поголовно арабским населением вечерами уже тогда было лучше не соваться.
А в ставшим на пять с лишним лет родным 15-м в 1987-1988-м еще часто слышалась степенная русская речь, не отягощенная совьетизмами. К нам с женой порой подходили очень уже пожилые русские эмигранты. Белая гвардия обосновалась здесь в 1920-х. К середине 1990-х по-русски тут больше не говорили. Все уходит, как говорят французы.
Но мой спортивный клуб ни к России, ни к буржуазии отношения не имел. Кто только не играл здесь в настольный теннис. Поляк, ребенком выживший в Освенциме с жутким номером на руке, и его сын-школьник, беззаботно не выучивший ни слова по-польски. Голубоглазый мыслитель-экономист Франсуа и его тонюсенькая подруга Франсуаза. Парочка застенчивых арабов, несколько африканцев с местным уже паспортом. Плюс множество простых работяг-французов, приезжавших на тренировки на пыльных малолитражках. А руководили всем этим Вавилоном малый с ткацкой фабрики по кличке Босс и молоденький тренер, классный игрок Стефан. Все друг с другом только "на ты". Даже мне с первого дня стало понятно: выкну, и будут смотреть, как на идиота. За пять лет я не услышал ни единой перебранки, ссоры.
Однажды Босс увидел, что я перед тренировкой по давней привычке перекладываю кошелек с деньгами и документами из пиджака в спортивную сумку. Состоялась короткая беседа: "Ты это зря. За годы, что я тут, такого не было. И не будет. Ты, давай, сохраняй амбьянс". Переводится с трудом: дух, атмосферу. Попробовал бы кто-нибудь здесь хоть на минутку показаться расистом, антисемитом, русофобом и еще кем-то в этом роде, его бы мгновенно выкинули из клуба. Вот она, полная победа интернационализма в отдельно взятом 15-м районе.
Догадывались ли французы, что они живут уже при коммунизме? Фигушки. Ворчали, как принято в этой стране, ругали Миттерана с Шираком, да и всех остальных - от левого Марше до гада Ле Пена. Но все наслаждались нашим милым, аккуратненьким, вылизанным и кристально чистым клубом с удобной раздевалкой и отдельными кабинками-душевыми. Тренировались круглый год бесплатно с отличным тренером. Лицензия игрока, дающая право участвовать без всяких взносов в любых состязаниях по твоему виду спорта. Включение во французскую классификацию, где тебя автоматически в зависимости от результата передвигали то выше, то ниже в много-многотысячном списке игроков, и в конце сезона Босс сообщал твой персональный номер. А если ты еще и попадал в команду, то выдавали красные клубные майки с надписью "Пятнадцатый" на спине и почему-то с выпрыгивающим из воды дельфиненком, фирменные носки, трусы. Иногда, если выигрывали, то классные теннисные туфли "Стига", ношу их до сих пор. И еще - китайские мячи. Именно мячи для настольного тенниса, потому что шариками перебрасываются новички, а мы были лицензированными игроками. Помимо этого клуб обеспечивал участие в командных турнирах по всей Франции, селил в гостиницах, платил на выездах за обеды и ужины.
В конце мая нас официально приглашали на торжественный вечер клуба. Об этом празднике начинали говорить в апреле. Там объявят наше передвижение в классификации и будет понятен состав команд на следующий год. Вручат отпечатанный график состязаний. Публично наградят. И грянет прием.
Был горд, когда первый раз диктор, заплетаясь, полувыговорил мою фамилию, и я вышел на красную дорожку. Какой-то профсоюзный руководитель и чиновница из мэрии 15-го аррондисмана вручили мне первый кубок. Французский народ зааплодировал, поздравлял, желал...
Рабочий клуб, а на столах не дорогущий "Крюг", однако вполне приличное (неприличного во Франции не пробовал) шампанское. Бутербродики с дорогущей фуа-гра, изобилие сыров. Первые два года я допытывался у Босса, кто за все это платит. Ясно, что мизерные членские взносы тут ни при чем. Потом шеф раскололся: "Платит Родина. Почему тебя, Долго, это удивляет? Мы вкалываем на нее пять дней в неделю по семь-восемь часов, получаем всего 35 дней отпуска, а какие из нас выколачивают налоги? Ты думаешь, Франция настолько бедна, что не может позволить отдать хотя бы малую часть ею у нас же отобранного, чтобы мы могли спокойно поиграть в настольный теннис?" Да, в пинг-понг играли требовательные парни.
Раз недели в две нас обязательно экзаменовал сам тренер Стефан. Не щадил никого, давая вырвать до счета 21 очков пять. На следующей тренировке выдавал рекомендации. Суть проста: развивать то, что удавалось, стараясь навязывать свою игру.
Раз Стефан завел со мной душевный разговор. Мол, скоро ты попадешь в классификацию, а твоей команде нужна пара. Не попробуешь ли сыграть с Мишелем? У вас должно неплохо получиться.
Я был в ужасе. В каждой команде, редакции, в любой компании... да везде обязательно должен быть свой Мишель. Это существо, выпадающее из общего строя, скучное, нелюдимое, однообразное, необязательно подлое, однако приставучее. Наш Мишель из "Пятнадцатого" казался мне чудовищем. Конечно, все ребята из рабочего клуба говорили на своеобразном замесе французского. Да и в любом виде спорта свой специфический набор слов, свое, понятное лишь игрокам, общение. Настольный - не исключение. Для меня, "Русского", не делали никаких скидок, и потому где-то уже через полгода я сначала научился разбирать, о чем меня спрашивают, а затем кое-как освоил спортивно-настольную терминологию. Она была ужасна. Когда однажды в добропорядочном французском обществе я забылся и заговорил на языке "Пятнадцатого", гости замолчали, положив на стол вилки. Позже пытался допытаться у моего французского друга Франсуа Фора, понимает ли он, что я говорю, рассказывая о теннисе. Интеллигент признался: в принципе, улавливаю общий смысл. Но даже коллегам по клубу было не расшифровать косноязычного Мишеля. Белый, простите за подробности, француз, коренной парижанин не из банлье - не предместья, он и среди местного трудового народа поражал полнейшей необразованностью. Убеждал, будто окончил школу, правда, не выдержав труднейшего экзамена на "бак" - диплом. Окончил, уж не знаю как, какие-то курсы и помогал заправщикам-арабам на бензоколонке. Не бедствовал, ибо помимо собственной зарплаты еще и арабы подкидывали ему толику из честно заработанных чаевых. Но плохо читал, а писать почти не мог, так что еще года три я помогал ему перед играми заполнять необходимые для протокола документы. Имя, фамилия, название клуба, номер в классификации - не написать ему это было на родном французском. Всегда очень плохо одет. Не по бедности. Ему было плевать на одежду. Грязные джинсы, черная курточка, он носил их годами. Не, не клошар, но похож.
И вот с этим Мишелем, с этим именем нарицательным, надо было становиться в пару. Будущий партнер тоже недовольно сопел.
Но тренер сказал, мы встали, начали играть. И пошло не со второго, с первого же удара. Есть в мире чудеса. Мы почему-то поняли друг друга сразу, без подсказок. Хотя и понимание не потребовалось. Зачем, если вместо него пришло наитие. Обыграли одну пару, вторую, третью... Профи Стефан угадал.
Мы ездили по чужим клубам, бились у себя дома, выигрывали. Вдруг с недоумением я ощутил, что понимаю словесную галиматью, извергаемую Мишелем. На третий год превратился в его личного переводчика. Друзья по клубу слушали речи напарника в моей трактовке. Мишель согласно кивал. Я искренне полагал, что не слишком хорошо говорю на языке Мольера. В отличие от корявого языка Мишеля.
Была, правда, у нас одна непреодолимая сложность. По средам или выходным надо было ездить на матчи в другие раскиданные по Парижу и предместьям клубы. А Мишель страдал пространственным, как бы это сказать, идиотизмом. Я и сам плохо ориентируюсь. Перед поездкой всегда изучал, записывал маршруты - автомобильные, метрошные. Пытался спокойно разъяснить их партнеру. Полное фиаско. Выход оставался один. В день игры Мишель приезжал со своей бензоколонки ко мне в зазубренную точку на авеню де Суффрен, 120, и мы вместе отправлялись в дорогу на машине или на метро. После соревнований я спокойно довозил его до моего дома, высаживая всегда около одного и того же места - станции "Камбронн". По дороге почти не разговаривали. Разве что мой спутник ругал власти за крошечную зарплату и арабов, зажимающих чаевые. Иногда вслух мечтал, как мы с ним поедем куда-нибудь на большой турнир и раскидаем "всех этих кретинов".
За все годы - одна серьезная размолвка. Мы с Мишелем вышли в парижский четвертьфинал. И в тот же день выпало мне журналистское счастье: писатель и мой тогдашний приятель Эдик Лимонов сломил-таки сопротивление великой писательницы Франсуазы Саган, назначившей мне встречу в тот же день в своей квартире часа за четыре до турнира. Думал, успею. Но нет, пришлось выпить с великой француженкой две-три бутылки, и только тогда гений литературы разговорилась. Между пинг-понгом и Саган я без всяких сомнений выбрал "Немного солнца в холодной воде". И много вина. Играть был физически неспособен. А когда добрался домой, завалился спать под причитания жены: "Раз десять звонил Мишель. Не поняла (еще бы понять), что бурчал, но был в бешенстве". Через пару дней встретились в клубе. И первое, что услышал, истошный крик о предательстве клуба. Извинился: подвел не клуб, а Мишеля и себя. Но ради кого и чего - ради гения французской литературы Франсуазы Саган. Партнера это еще больше раззадорило. Ни о какой Саган он и не слыхивал. Пыхтел, жаловался Боссу и тренеру. Через два дня, набравшись литературных знаний, выпалил в раздевалке: "Ты - позорник, пьянствовал с алкоголичкой - путаной, которая... Миттерану, и наркоманкой". Между прочим, пусть в более мягких тонах, таким вот образом бедную Саган честили и газеты. Бесполезно выступать с опровержениями, я просто поклялся Мишелю, что мы еще возьмем свое.
И получалось. Джинсы и курточка Мишеля оставались в раздевалке. Мы играли в цветах клуба. Непонятно, кто был из нас ведущим, кто - ведомым. Наклонившись, партнер показывал на пальцах, какую подачу собирается подавать. Я кивал. Иногда подсказывал Стефан. Мишель его понимал плохо: приходилось "переводить". Позже тренер рисовал подсказки на маленьком макете. Впрочем, нам с Мишелем было и так все ясно. Наша, брат, сила совсем не в тактике. Надо было выигрывать с третьего удара. Короткий розыгрыш: я бью слева, Мишель убивает отбитый мяч справа. Французы дивились этому пониманию. Вот срослось. Почему? Да потому, что кто-то сидел на небе и направлял двух антиподов.
Как-то на серьезном турнире в Страсбурге, мы почему-то чаще ездили в ту часть "шестиугольника" под названием Франция, наша пара непонятно каким образом дошла до полуфинала. Все ребята из "Пятнадцатого" уже выбыли и болели за нас. Босс засуетился: никто не ожидал, что пройдем так далеко, билеты до Парижа взяли на более ранний поезд. И Босс, собрав команду, объявил: "Кто хочет поболеть за "Русского" и Мишеля, могут остаться - билеты поменяем за счет клуба". Остались все. Но мы проиграли...
Перед отъездом из Страсбурга зашли всей командой в ресторан отпраздновать третье место и отужинали. Приятно стать пусть на вечер, но главным клубным героем. И еще через две недели вспоминали, французы же, какой была подлива к главному блюду и почему в Страсбурге надо обязательно заказывать вина только из шато, расположенных по "Рут дю Ва" ("Дорога вина"), а совсем не "Бордо", как предлагал Стефан.
Необычная дружба завязалась у меня с ребятами из клуба. Однажды мы приехали на своих машинах на границу с Бельгией, где и должны были сыграть с бельгийцами. Выяснилось: матч назначен по ту сторону границы, в их городке. А у меня - только карточка временного проживания во Франции. Может, и проскочил бы на редакционном "Вольво" с парижскими номерами вместе с ребятами на их драндулетах. Но не решился, не тот был случай. Не мог я рисковать, вдруг подставлюсь. Боссу поручили честно рассказать о проблеме пограничнику, дремавшему у шлагбаума. Тот, служака, заорал, что никому не позволит пересекать границу без визы. Интеллигент Франсуа пытался уговорить его, представил меня: "Корреспондент самой большой русской газеты". Это пограничника и раззадорило. Он потребовал документы. И поразил меня, ведь тогда еще не было сплошной компьютеризации, мгновенно проверив одним нажатием толстого пальца на экран селектора: "За четыре года у тебя ни одного нарушения, а то бы отобрал все твои бумаги на проверку". Я молчал, попали на мерзавца, бывает. А французов это "ты" привело в бешенство. Погранцу пришлось много чего выслушать, а уж Мишель высказал ему все, да так, что у нас дома загремел бы суток на пятнадцать. Пришлось мне, чтобы не доводить до рукопашной, выдавить: "Езжайте в эту Бельгию, а я - в Париж". Но тут вся команда встала на дыбы. Никаких соревнований, когда с нашим "Русским" вот так, по-хамски. Мы сдали назад, заехали в первый попавшийся ресторан, выпили нечто покрепче, чем сухое красное "Божоле".
Скажите, это дружба народов? Или клубная солидарность? Или и то, и другое? Я был тронут. На следующей тренировке выразил Боссу благодарность.
И получил в ответ: "Это, чтобы ты не думал, что французы - как тот (непереводимое) на границе".
Пришла пора уезжать на Родину, и Босс пригласил меня к себе. Редчайший случай среди французов. Все встречи - только в кафе и клубах, а если домой, то, значит, уважают. Крошечная однокомнатная квартирка в центре с большущей кроватью старенькой мамы ("Русский", мне о тебе столько рассказывали) и раскладным спальным стулом Босса. Мама приготовила пирог - глубокий знак респекта, обычно такое покупают в кондитерской напротив, и дорогущее мясо. Пришли капитаны трех моих команд, за которые я играл в разные годы, а капитаном четвертой выбрали напоследок меня - дремучего иностранца. Торжественно вручили три разных вымпела с надписью "Пятнадцатый", одарили крошечными пинг-понговыми сувенирами - оценить их могут только игроки, пусть и не высокого класса, однако лицензированные профессионалы. Мы распрощались, обменявшись адресами. Я запомнил. Храню в душе.
Не пришел только Мишель. Ведь был же приглашен. Я не успел обидеться. Раздался телефонный звонок. Мой напарник звонил почему-то из совсем другого района. Конечно, не смог найти дорогу. Только и сказал: "Прощай, "Русский", прощай Долго!"
Николай Долгополов (на фото) между парижским четвертьфиналом по настольному теннису и беседой с Франсуазой Саган выбрал встречу со знаменитой француженкой. Чем хоть и вызвал гнев своего напарника по пинг-понгу Мишеля, но ни о чем не пожалел. На память Саган оставила журналисту "Немного солнца в холодной воде" и в дарственной подписи выразила надежду: "До скорой встречи в России"...
